Подобные размышления помогали Варваре Платоновне переживать потерю отца.

Следователь Сердюков пребывал в недоумении. Он нервно расхаживал по узкому кабинету и тер лоб ладонью руки. Не сходились концы с концами в этом странном деле. Не получалось банального преступления из-за наследства. Путался под ногами сумасшедший Кондратий с его солью. А также все больше и больше интересовала следователя сама «жертва черной магии» госпожа Гривина. Любопытен оказался и доктор, особенно после того, как выяснилось, что только с его слов определили причину смерти Прозорова. И именно Литвиненко настаивал на насильственном характере смерти своего друга и пациента. Именно он указывал на неслучайное падение с лошади лихой наездницы и связи этих событий. Надобно побеседовать с ним, а также и с Гривиным.

Разговор с Дмитрием Ивановичем произошел в конторе фабрики, куда Сердюков специально приехал. Управляющий после смерти Прозорова фактически единолично распоряжался всеми делами. Гривин принял полицейского в огромном роскошном кабинете, заставленном массивной мебелью, под стать покойному хозяину. Лицо Дмитрия Ивановича покрывала бледность, руки подрагивали и выдавали плохо скрываемую тревогу.

– Господин Гривин, я понимаю ваше волнение и неприятные чувства, которые доставляет мой визит. К сожалению, характер моей службы чаще всего предполагает именно неприятные беседы с людьми.

Он поклонился и сел на предложенный Гривиным стул.

– О чем вам угодно меня спросить? – сухо осведомился Дмитрий.

– О ваших взаимоотношениях с госпожой Прозоровой. – Следователь попытался придать своему вопросу самый безобидный и дружелюбный оттенок.

Дмитрий колебался. Он знал, что после обыска на Васильевском острове в домике Аграфены Тихоновны Сердюкову известна истина, но ему ужасно не хотелось выворачивать перед ним душу.

– Я понимаю вас, Дмитрий Иванович! О таких вещах тяжело говорить, да еще с полицейским чином. Я вам помогу. Вы ведь любили Маргариту Павловну еще до вашей женитьбы на Варваре Платоновне, не так ли? Но потом соображения иного порядка, скорей всего весьма прозаические, заставили вас покинуть любимую девушку и жениться на дочери хозяина.

Гривин покраснел и кивнул. Все его душевные метания в устах постороннего человека свелись к очень простой и банальной истории.

– Однако позже, уже после замужества самой Маргариты Павловны, ваши отношения возобновились?

Гривин тяжело вздохнул и сбивчиво, с неприязнью поведал следователю историю своих взаимоотношений с двумя женщинами. Константин Митрофанович слушал внимательно, с удовлетворением отмечая про себя, что он предполагал подобную линию развития драмы. Его многолетний опыт работы в сыскной полиции научил его разбираться в людях, понимать мотивы поступков и правильно предрекать события. Пока все укладывалось в банальную схему внутрисемейной склоки за наследство, помноженной на любовный многоугольник. Однако чем больше следователь узнавал о своих героях, тем больше он убеждался в том, что в этой грязной и запутанной истории замешаны силы, которые он своим умом понять пока не в состоянии. Дурацкая история с солью не выходила у него из головы. Но если верить словам Гривина, в чашку Прозорова это таинственное вещество не попало. Значит, его убил другой яд и другой человек. Доктор? Но ему-то зачем? Неужели им движет только бескорыстное желание помочь Варваре вернуть утраченные позиции и возможность владеть наследством целиком?

– Стало быть, вы утверждаете, что между доктором и вашей женой существовала интимная связь, даже несмотря на ее болезнь?

– Да, она сама ненароком обмолвилась об этом во время последней нашей ссоры.

– И вы подозреваете, что доктор имеет в этом деле свой интерес?

– Да, подозреваю. И даже представляю, что он, вероятно, надеется получить доступ к капиталам после завершения этой скандальной истории. Ведь очевидно, что впереди грядет бракоразводный процесс. Варвара Платоновна останется хозяйкой положения, и он лелеет мысль занять вакансию супруга. Это раньше, при жизни Платона Петровича, такие идеи казались несбыточными, а теперь все переменилось.

– Странно, ведь Литвиненко не беден. Он очень известен в столице. И даже, как я узнавал, печатался в медицинских изданиях за рубежом. Коллеги чрезвычайно ценят его за высокий профессионализм. Непонятно, зачем ему влезать в темную и запутанную историю?

– Большие деньги кого хочешь собьют с толку!

– Это вы, простите, и себя имеете в виду?

– Себя-то в первую очередь! Подлецом оказался, смалодушничал, предал любимую женщину, а теперь она и вовсе в тюрьме по моей вине!

– Отчего же по вашей?

– Оттого, что я не могу доказать: не убивала Маргарита Павловна своего мужа. Я своими глазами видел злосчастный чай. Но и я в него не сыпал ничего! Хотя, каюсь, было желание посолить колдовским зельем. Да Господь уберег!

– А почему я должен вам верить, что не вы высыпали соль в чай?

– Да потому, что я сам вам об этом и рассказал, а мог бы и умолчать. Но тогда вся вина опять же ложится на невинную Марго! – Он закрыл лицо руками, и следователю показалось, что он плачет.

Сердюков задумался. Гривин производил на него неприятное впечатление, несмотря на внешнюю красоту и импозантность.

Одно казалось искренним – его любовь к заключенной в камеру Прозоровой и желание вытащить ее оттуда. Они поговорили еще немного, и полицейский уехал, дав понять собеседнику, что их встреча не последняя, и оставив Дмитрия Ивановича в большом страхе и смятении.

Отобедав дома, Константин Митрофанович начеркал на бумажке несколько слов и куда-то послал своего человека. Сам же пешком направился в Летний сад и стал прохаживаться по аллеям. Мимо Сердюкова пробегали шумные дети, хлопотливые няньки ворковали над своими питомцами, нарядные дамы с кавалерами и без демонстрировали себя, свои наряды и новомодные шляпы. Молодые офицеры, блестя эполетами, легко гарцевали по дорожкам для верховой езды. В этой разодетой и праздной толпе Константин Митрофанович чувствовал себя нелепым и лишним. Разглядывая скульптуры и плавающих в пруду лебедей, он пытался внушить себе, что пришел сюда не только на встречу с агентом, но и для общения с прекрасным. Агент, кстати, тоже принадлежал к прекрасной половине человечества. Но с большой натяжкой. Высокая здоровая женщина в несуразной шляпе с вуалью, плохо скрывавшей ее усики, очень скоро возникла на пути полицейского и низким голосом, не лишенным приятности, произнесла:

– Такой интересный мужчина и в одиночестве!

Всякий раз, когда она произносила эту условную фразу, Сердюков понимал, что понятие «интересный мужчина» к нему не относится. Но всегда поддерживал эту игру. Изображая легкомысленную парочку, они двинулись в номера, всегда резервируемые полицией для «служебных надобностей». Их ждала комната, имевшая неизменные черты подобного рода заведений. На стенах следы давленых клопов, на разбитой кровати покрывало с подозрительными пятнами, прожженный ковер на выщербленном полу, кувшин с трещиной. Все это, вкупе с постоянным затхлым запахом, вызывало большое омерзение у следователя и негодование по поводу того, в каких условиях приходится работать. Однако снять номер поприличней за собственные деньги ему и в голову не приходило. Они вошли и стали без предисловий разоблачаться. Причем Константин Митрофанович ограничился лишь снятием форменных штанов. Верхняя же часть его одежды по обыкновению в данном случае им не снималась для того, чтобы не терялось ощущение присутствия на работе. Усатая медсестра из клиники Литвиненко, а это была именно она, давно совмещала два богоугодных дела. Помощь страждущим от недугов телесных и помощь государственной полиции в борьбе с недугами общественными. Причем вторая тайная миссия приносила ей двойное удовольствие. Конечно, она получала некие суммы, нелишние при ее скромных доходах. Однако гораздо трепетней сия неотразимая «Венера» относилась к самому факту непосредственного общения с «их благородием». Сердюков получал от этих животных совокуплений странное чувство, где степень омерзения непонятным образом трансформируется в физическое удовлетворение. Тем более что настоящей дамы сердца у этого мастера уголовного сыска не было.